– Хотя он ездил в Каунас, прошел через советскую территорию. Ладно, – сказал себе Яир, – не боевиков же везти в Бейрут. Без Авраама я не справлюсь…, – когда он вернулся в комнату, доктор Судаков показал расписанный по минутам план операции:
– Понедельник, – кивнул Штерн, – в семь утра. Приходи пешком, а я, с ребятами, появлюсь на машине…, – Авраам обещал съездить к Итамару, в Петах-Тикву, и послать юношу за оружием, в кибуц.
– Заодно увидит свою девушку, – хохотнул доктор Судаков. Поставив кофе на стол, Штерн откашлялся:
– Есть еще кое-что, Авраам. Послушай меня…, – он говорил, видя, как бледнеет щека мужчины. Лицо доктора Судакова закаменело, он отчеканил:
– Я скорее умру, чем вступлю в сделку с нацистами, Яир. Я не хочу, чтобы мои дети меняли фамилию, из-за позора, который покроет их головы. Моя семья четыре сотни лет в Израиле живет, мои предки здесь похоронены…, – Штерн попытался прервать его:
– Твоего деда убили арабы, Авраам. Если мы получим государство, подобного больше никогда не случится. Какая тебе разница, от кого…, – кулак опустился на стол, расколов чашку, остатки кофе вылетели на карту города. Перегнувшись через стол, он встряхнул Штерна за плечи:
– Если ты хоть шаг сделаешь в направлении Бейрута, Яир, клянусь, я выдам британцам тебя, твое Лехи, как ты его называешь, и ваши планы…, – серые глаза презрительно посмотрели на Штерна:
– Ты не предашь еврейский народ, понятно? Пойду, – хмуро усмехнулся Авраам, – хотя бы один танец я могу себе позволить? Посиди, подумай…, – он взял пиджак.
Остановившись в темном коридоре, Авраам вспомнил Каунас, Максима и графа Наримуне:
– Председатели юденратов, Давид…, Как они не понимают, что после смерти, нас будут судить по делам нашим? Не Бог, я в него не верю, а потомки. Что Максиму, или Наримуне были евреи, зачем они их спасали? Или Питер, в Праге? Потому, что иначе нельзя, это долг чести. А мы, своими руками…, – Авраам посмотрел на сильные пальцы:
– Никогда такого не случится. Ни шагу навстречу Гитлеру…, – он подумал, что можно предложить британцам совместные миссии, в оккупированную Европу:
– Надо Джону написать, – сказал себе Авраам, – он поможет. В Израиле много эмигрантов из Германии, Польши. Они знают местность, владеют языком. Я вообще на десяти разговариваю, – он, отчего-то, развеселился:
– Меня за еврея никто не примет, спасибо папе и его коммунистическим принципам…, – доктор Судаков остановился у входа в зал. Он увидел узкую, нежную спину, темные локоны: «Потомки…, Появятся ли у меня дети?»
– Будут, – Авраам, уверенно, шагнул к Розе.
Яир вытер салфеткой остатки кофе с карты:
– Очень хорошо. Доктор Судаков не поедет в Бейрут. От отделения Англо-Палестинского банка он отправится в камеру тюрьмы, а оттуда пойдет на эшафот. Я об этом позабочусь…, – Штерн выбросил осколки чашки:
– Никто не смеет мне мешать. Еще угрожать вздумал, мерзавец. Пусть его повесят. Я его знаю, он устроит пальбу, поняв, что никакой машины не появится…, – Штерн хотел завтра отправить анонимное письмо, в полицию Тель-Авива, предупреждая о будущей акции.
– Тогда можно Розу подобрать, – Яир затянулся сигаретой, – в конце концов, я тоже Авраам. Ей даже не придется привыкать к другому имени…, – он откинулся на стуле, слушая звуки танго: «Доктор Судаков до конца года не доживет, обещаю».
Клерк прокатной конторы Hertz Corporation, на улице короля Георга, в Тель-Авиве, долго вертел выданное в Каире, водительское удостоверение. Служащий арабского языка не знал, но на снимке видел даму, стоящую перед ним, с дорогим саквояжем, в костюме тонкого твида, цвета лучшего бордо, в туфлях на высоком каблуке. Темноволосая, темноглазая женщина говорила на безукоризненном, французском языке. Сам клерк на нем объяснялся кое-как.
– Египет, со времен Лессепса, смотрит в сторону Франции…, – клерк выписывал бумаги, – при дворе короля чаще можно услышать французский язык, а не арабский…, – дама, по виду, была богатой туристкой. Паспорта она не предъявила, но правилами подобное и не требовалось. От дамы пахло сладкими пряностями, на длинном пальце переливалось кольцо, с крупной жемчужиной.
Она взяла в аренду, на три дня, новый форд, небольшой, черного цвета. Клерк предлагал мадам и более дорогие модели, Меркури, и Линкольн-Зефир. Дама отказалась:
– Не стоит. Я всего лишь хочу съездить в Иерусалим…, – за рулем она вела себя свободно. Накрашенные алым лаком пальцы, забрали ключи. Дама протянула деньги, залог и оплату за три дня. Рассчитавшись наличными, она попросила залить полный бак бензина. Дама ловко вывернула со двора, клерк, чихнув от пыли, спохватился:
– Я не записал данные водительского удостоверения…, – британец забыл об этом, рассматривая ложбинку в начале длинной шеи, и тень, лежавшую в вырезе шелковой блузки. Клерк махнул рукой:
– В документе все на арабском языке…, – он вернулся в контору, к чашке чая и новостям, по радио. Лондон и другие города Британии бомбили, с людскими потерями, в Америке начинался призыв новобранцев. Президент Рузвельт, судя по всему, оставался еще на один срок в Белом Доме.
– Неслыханно…, – клерк помешал чай, – у них на два срока президенты выбираются. Американцы ему доверяют. Впрочем, как и мы, мистеру Черчиллю. На войне нужны решительные люди. Гитлер не посмеет лезть через пролив. Немцев наши летчики отгонят от Британии…, – клерк читал лондонские газеты. В Палестине была своя, англоязычная Palestine Post, но клерк, хоть и был евреем, ее не покупал. В ней печатались радикалы, вроде доктора Авраама Судакова, или журналиста Штерна, выступавшие за прекращение действия британского мандата в Палестине. Начальник прокатной конторы был англичанином. Клерку не хотелось рисковать должностью.
Служащий отхлебнул хорошо заваренного чая:
– Мобилизация в Америке. Они японцев опасаются, и правильно делают. Одним Французским Индокитаем японцы не ограничатся. Пойдут дальше, в Бирму, в Индию…, – клерк испугался за чай:
– В Британии карточки ввели, скоро и здесь появятся…, – взяв со стола газету, с прошлой недели, он просмотрел список убитых и раненых: «Одни летчики». В орденском списке тоже было много авиаторов. Клерк нашел командира эскадрильи, полковника сэра Стивена Кроу:
– Тридцати не исполнилось, а он крест «За выдающиеся летные заслуги» получил…, – в списке значились и гражданские лица. Король установил новую награду, крест своего имени, за подвиги, совершенные не на поле боя. Служащий вздохнул:
– Лондон почти каждый день бомбят, люди откапывают раненых из-под завалов, устраивают убежища, в метро…, – в конторе пахло сладкими пряностями. Клерк подумал, что еще раз полюбуется дамой, когда она придет сдавать машину.
Роза оставила форд на стоянке дорогого, арабского пансиона в Яффо. Зайдя в гостиницу, она шмыгнула в дамскую комнату. Утром, подождав, пока Авраам покинет квартиру, Роза тщательно оделась. Она знала, что Авраам получил записку от Штерна. Госпожа Эпштейн видела, как водитель грузовика с мукой передал конверт доктору Судакову. Заведующая столовой напоила шофера кофе, с лично приготовленным тортом. Водитель эмигрировал из Вены, и был рад поговорить на немецком языке, с фрау Эпштейн. Выяснилось, что записка пришла от Яира, как его называла госпожа Эпштейн.
– Поезжай в Тель-Авив, – строго сказала женщина Розе, – проследи, чтобы они глупостей не натворили.
– А они натворят…. – выйдя из дамской комнаты, в льняном платье от мадам, Роза велела принести кофе на террасу. Она курила, глядя на море, вспоминая темные, холодные глаза Штерна. Розе не понравилась встреча в кафе, и не понравился жадный взгляд Яира. Еще больше ей не понравился блокнот Авраама. Ночью, когда доктор Судаков крепко спал, Роза обыскала карманы его пиджака. Она сидела на подоконнике, рассматривая, при свете, низкой луны, аккуратно вычерченную схему. Шумело море, Роза накинула на плечи рубашку Авраама.
Госпожа Эпштейн рассказала девушке кое-что, о Штерне:
– Еврейский коллаборационист, – поморщилась Роза, – впрочем, с его делами, он не минует эшафота, или британцы его пристрелят. Он меня не интересует. Надо спасти Авраама…, – Роза не любила доктора Судакова, но понимала, что Авраам нужен евреям Израиля, и евреям Европы:
– Он решительный человек, честный. Он знает, чего хочет добиться. И у него трезвая голова, – вздохнула Роза, – большей частью. Я докажу, что способна работать наравне с мужчинами. Надо, наконец, признаться, что я его не люблю. Впрочем, я ему подобного и не говорила…, – она, аккуратно, положила блокнот на место.
Роза покачала ногой, смотря на лунную дорожку, на море:
– Он тоже меня не любит. Ему одиноко, он устал, он хочет тепла…, – тихонько вернувшись в комнату, Роза присела на кровать. Она погладила рыжие волосы:
